Машурина, Фекла ("Новь")

Смотри также Литературные типы произведений Тургенева

Дочь "штатного учителя рисования в Казани". Настоящее имя ее было Катерина Миловидова. "Девушка лет девятнадцати, высокая, несколько широкоплечая, но хорошо сложенная. Лицо смуглое, не то еврейского, не то цыганского типа, глаза небольшие, черные, "трагические глаза" под густыми почти сросшимися бровями, нос прямой, слегка вздернутый, тонкие губы с красивым, но резким выгибом, громадная черная коса, тяжелая даже на вид, низкий, неподвижный, точно каменный лоб, крошечные уши... все лицо задумчивое, почти суровое". "Взгляд у К. был пристальный и невнимательный, в себя углубленный". "Натура скрытная, своевольная — и едва ли добрая, едва ли очень умная — но даровитая — сказывалась во всем". "Держится и движется, как намагнетизированная, как сомнамбула". "Имея врожденную страсть к театру, на шестнадцатом году убежала из родительского дома с актрисой". "Горда она была, по заключению Купфера, как сам сатана", — "тверда как камень". В детстве К. была "неприятным ребенком", росла она "своевольная, вспыльчивая, самолюбивая". Отец называл ее не иначе как "черномазым бесенком". "В ней оказались рано" способности к музыке, но "отец не давал им ходу". По рассказу сестры Клары, последняя "презирала отца за пьянство и за бездарность; "мать свою К. любила... небрежно, как няню; сестру обожала, хоть и дралась с ней, и кусала ее"; "потом становилась на колени перед нею и целовала укушенные места". Отец с пьяных глаз спрашивал у жены: "от кого у тебя этот бесенок проклятый?" "Она была вся — огонь, вся — страсть и вся — противоречие: мстительна и добра, великодушна и злопамятна; верила в судьбу и не верила в Бога"; "любила все красивое, а сама о своей красоте не заботилась и одевалась, как попало"; терпеть не могла, чтобы за нею ухаживали молодые, а в книгах перечитывала только те страницы, где речь идет о любви; не хотела нравиться, не любила ласки и никогда ласки не забывала, как не забывала и оскорбления; боялась смерти и сама себя убила! "Такого, так я хочу, я не встречу... а других мне не надо! — Ну, а если встретишь? — спрашивала Анна. — Встречу... возьму. — А если не дастся? — Ну тогда с собой покончу. Значит, не гожусь". "Не могу жить, как хочу, так и не надо..." "Ведь наша жизнь в нашей руке", — говорила она. Лгать она не умела, "всегда была правдива, так как самолюбие мешало лжи..." На свидании, которое К. назначает Аратову, она робеет. После своей гневной речи Аратов увидел "испуганное, такое глубоко опечаленное лицо" с "светлыми большими слезами на глазах", с "горестным выражением вокруг раскрытых губ", и голос К. зазвенел "трогательно", неотразимо искренней и правдивой силой. Она умоляла Аратова сказать "хоть одно слово" и, обманувшись в своей мечте, вдруг вспыхнула, и лицо ее так же внезапно приняло "злое и дерзкое выражение". — "Господи, как это глупо! — воскликнула она вдруг с резким хохотом", "презрительно двинула рукою" и быстро исчезла. Вскоре она уехала в Казань и, несмотря на то, что добилась своего (публика ее в Казани принимала восторженно), была задумчива и грустна. "Мне не долго жить!" — говорила она сестре. У ней "бывали предчувствия...": "иногда во сне, а иногда и так, она видела что с ней будет". "Не могу жить, как хочу, так и не надо..." — была ее поговорка. По словам сестры, К. была идеалом честности, правдивости, чистоты, главное — чистоты. Он — этот идеал, — "при всех ее недостатках постоянно носился перед нею... Сестра не знала причины, вызвавшей К. на самоубийство, но горячо протестовала против "газетной выдумки", будто К. умерла от "отвергнутой любви". "...В нее все влюблялись... а она... И кого бы она полюбила здесь?" Дневник Клары говорил, однако, иное, но смысл его был понятен только для Аратова (см.).